«Сегодня Путин мне как режиссеру не интересен»

Драматургия событий вокруг фестиваля документального кино «Артдокфест» в этом году оказалась сама по себе достойной кинематографа: 9 апреля, в день закрытия фестиваля в Москве, на президента фестиваля Виталия Манского совершено нападение, а показы в Санкт-Петербурге сорваны полностью, несмотря на то что программа была согласована с Министерством культуры. Петербургский фестиваль пустил под откос местный Роспотребнадзор, в день открытия «Артдокфеста», 3 апреля, опечатавший зал Дома кино по заявлению активиста Тимура Булатова, утверждавшего, что фестиваль пропагандирует ЛГБТ-отношения среди несовершеннолетних, и для верности обвинившего «Артдокфест» в нарушении санитарно-эпидемиологических норм. В Москве билеты на оба показа фильма «Тихий голос» (режиссер Река Валерик, история чеченского гея Хаважа, бойца ММА, сбежавшего за границу) целиком выкупил тайный покупатель на фоне протестов чеченской диаспоры против демонстрации картины.

В интервью «Ведомостям» Манский рассказал, как намерен защищать независимое неигровое кино.

– Да, конечно, мы вызов принимаем любой – и в открытой, и в закрытой форме. Если мы будем подчиняться давлению, тогда все бессмысленно. Мы сопротивляемся любой попытке увести от реальности общество, авторов и зрителей – собственно, общество для нас и есть некое соединение авторов и зрителей – и сбить с пути осмысления тех, на мой взгляд, катастрофических процессов, которые происходят в России сегодня. А то, что давление переходит из закрытой формы в открытую, это как раз еще более убедительно отражает степень трагедии, происходящей в стране.

– Я связываю это с обострением противостояния системы и – очень хочется для красного словца сказать «последних» – островков сопротивления… Но надеюсь, что этих островков достаточно много и из болота, в котором мы все оказались, все же можно выбраться, опираясь как раз на такие «кочки», как «Артдокфест». Иначе общество погрязнет в трясине и потеряет какие-либо шансы на высвобождение.

– Хороший вопрос. Думаю, что на него есть много вариантов ответа. В данную минуту я сказал бы, что визуально это портрет человека в отчаянии, иногда автопортрет. В целом каждый фильм в программе «Артдокфеста» в той или иной степени есть автопортрет, даже если это фильм, условно говоря, о судьбе свиньи в Норвегии.

Авторство вынесено на первый план в названии нашего фестиваля, поскольку «арт» – это авторское кино, авторский взгляд. Но есть и портреты, которые люди сами снимали и отправляли, скажем так, в пространство, в интернет, в надежде быть услышанными. Я имею в виду фильм Андрея Грязева «Котлован», который является спектром автопортретов людей в отчаянии, растерянности, предельном состоянии горя, когда они обращаются к власти через сеть YouTube. И эти обращения – как последний вопль, иногда взывающий к помощи, а иногда посылающий проклятия той жизни, которую невозможно преодолеть по отдельности. В том и сила фильма «Котлован», что отдельные возгласы или подчас всхрипы отчаяния сплетаются в некий единый мощный образ страны в состоянии стресса.

– Фильмы-портреты, представленные на нашем фестивале в этом году, не являются в буквальном смысле портретами людей, даже в тех случаях, когда их имена вынесены в название фильма.

Фильм «Расторгуев» – не столько об Александре Расторгуеве, сколько о невыносимости и трагичности, обреченности документалиста, летописца, пытающегося схватить это конфликтное время, зафиксировать его, преломить его в художественный образ. И о том, к чему это приводит. В случае с Расторгуевым – к гибели в Центральноафриканской Республике от, возможно, сил, которые находятся внутри Российской Федерации.

Или портрет Натальи Синдеевой, когда-то наивно полагавшей, что можно создать в России независимое, свободное, легкое и, можно сказать, гламурное телевидение. Она сама вышла из гламурного пространства и хотела на своем розовом Porsche въехать в некую сказочную жизнь, полную оптимизма, а оказалась на этом Porsche на передовой реальных боевых действий. И этот автомобиль оказался забрызган и замазан грязью и осколками от разрывов бесчисленных снарядов, которые летели прицельно в эту наивную девушку, создававшую телевидение негосударственное, не встроенное в государственную пропагандистскую систему.

Кстати, эти фильмы-портреты начинали и закрывали «Артдокфест» в этом году, эти две судьбы опоясывали фестиваль с двух сторон: две судьбы, одна из которых уже ушла в историю через смерть документалиста – носителя этой судьбы, и вторая, которая уже многие годы находится на волоске. Это уже судьба не документалиста, а свободных журналистов, полагающих, что они могут быть свободными в несвободном государстве. И где-то между этими двумя картинами – вся конкурсная и внеконкурсная программа, в том числе мой фильм «Горбачев. Рай» о человеке, который так же наивно полагал, что можно изменить систему отношений государства и общества через систему правления, оставаясь в рамках пусть даже левого, но советского строя. Это тоже портрет человека, но это и портрет, в том числе, ошибок, разочарований и проигрышей. И вот истории конкретных людей на фоне времени создают и летопись времени, и галерею наиболее ярких судеб этого времени.

– Я увидел именно сейчас особый драматизм физического существования человека, который своей жизнью и всеми своими деяниями наивно (повторю это ключевое слово) полагал, что можно людям дать свободу и они ее возьмут и будут ею пользоваться так же просто и естественно, как они стали пользоваться, к примеру, кредитными карточками. Но оказалось, что кредитной карточкой человек может пользоваться свободно, а свободой он пользоваться не может. И люди не только свернули с пути свободы, но и прокляли того, кто эту свободу им дал. И вот физическое существование человека в обществе, диаметрально отошедшем от тех идеалов, которые он провозглашал, это очень мощная драматургическая смычка, которая делает фильм-портрет важным, и ярким, и убедительным, и кровоточащим именно сейчас.

– Сегодня он мне как режиссеру не интересен, поскольку это слишком застывшая фигура. И нет даже никаких внешних факторов сегодня, которые двигали бы драматургию фильма. Иногда можно делать яркое, интересное, захватывающее кино при статической фигуре, но тогда нужно, чтобы вокруг этой фигуры происходило какое-то активное движение. Скажем, если Путин будет выходить из власти, то вне зависимости от статики личностного характера обстоятельства внешние будут создавать хорошую драматургию для картины – как для игрового, так и для документального кино.

– Люди, которые нападают на «Артдокфест», буквально или фигурально, пытаются нас обвинить в некой тенденциозности. Дескать, мы включаем в программу фильмы, которые находятся в одном идеологическом векторе мнений. Но это не так. Более того, я считаю, что показ картин спорных и находящихся вне моих личных политических, эстетических и прочих воззрений очень важен. И необходимо выводить спорные фильмы в пространство цивилизованных дискуссий. Но при одном условии: эти картины все же должны быть обременены какой-то авторской яркостью, не говоря уже о таланте. И так получается, что таких картин по другую строну баррикад либо нет, либо ничтожно мало. И если эти картины, находясь в другом спектре, появляются и при этом активно демонстрируются на других площадках, что и происходит (в России ведь больше 200 фестивалей), тогда я не вижу смысла дублировать эти показы. Но если бы появилась картина, которую, например, сделали бы российские ополченцы, воюющие на востоке Украины, и это было бы яркое кино, которое при этом не стали показывать все аффилированные с государством телеканалы и фестивали, тогда мы, безусловно, взяли бы такую картину, показали, обсудили. Кстати, такое не раз случалось. У нас даже в конкурсной программе несколько лет назад был фильм «Ладан-навигатор» – очень креативная, действительно талантливая работа Александра Куприна, неоднократного участника «Артдокфеста», который эстетически и идеологически находится в другом спектре. Это картина о том, как православный батюшка едет со своим другом в Грецию, получив послушание забрать оттуда ладан, половина которого, как выясняется, предназначена воюющим в Донбассе россиянам. И вот они везут этот гуманитарный ладан, благословляя воинов на ратный подвиг, а по сути – на убийство граждан Украины и солдат украинской регулярной армии. Это очень талантливая картина, она была и у нас в конкурсе, и в конкурсе IDFA в Амстердаме – главного мирового фестиваля документального кино. Причем это произошло в каком-то смысле с нашей подачи: мы рассказали об этом фильме и картину пригласили на IDFA.

– Думаю, что с этой картиной дело именно в ошибках профессии. Их много, и именно они и спровоцировали этот скандал. Если предположить, что Ксения сделала бы эту картину, но не получила бы своих нескольких миллионов просмотров на YouTube и нуждалась бы в площадке для появления фильма и создания диалога вокруг него, «Артдокфест» бы эту картину принял. И мы считали бы для себя важным провести публичную дискуссию вокруг нее. Ведь наша специальная программа «Парадокс» как раз и предназначена для показа самых дискуссионных, парадоксальных работ.

К слову сказать, на «Артдокфесте» есть конкурсная программа, вторая по статусу, для фильмов, выложенных в интернете. Я, в принципе, допускаю, что такая картина могла бы появиться в таком конкурсе. Что, кстати, совершенно не означает некий автоматический знак качества фильма. Это значит, что мы готовы конкретную картину предъявить профессиональному жюри, которое даст ей оценку.

– Мне очень жаль, что общество и даже профессионально заточенное сообщество не может точно понять, что произошло на «Белом слоне» и за что критики вручили приз Навальному. Его не награждали за лучшую работу. Лучшим документальным фильмом года по версии экспертов «Белого слона» была признана картина Виктора Косаковского «Гунда», российская премьера которой состоялась в рамках конкурсной программы «Артдокфеста». В тройке номинантов на эту награду был, кстати, и «Котлован» из нашего конкурса. А вот Навальному критики дали «Белого слона» за кинособытие года. И с этим спорить бессмысленно. Это очевидное кинособытие года по всем составляющим: по общественному резонансу, по общественному интересу, по политическим последствиям, по международному интересу. Его стали включать в свои программы разные фестивали, его показывали в прайм-тайм телеканалы разных стран с обязательными дискуссиями. Количество публикаций о фильме зашкаливало. Это ли не событие?

Я хочу подчеркнуть, что в принципе, если уж на то пошло, то кинособытием года может быть и антисобытие. И если тому же Кончаловскому не нравится Навальный, фильм Навального, нахождение на одном гектаре с Навальным, тогда придется отправиться куда-нибудь на Альфа Центавра. Там, возможно, у него и появится шанс не находиться с Навальным в одном контексте. Поступок Андрона, к которому я всегда относился с симпатией и в беседах с которым мы всегда находились на одной волне, сейчас мне непонятен. Ведь нельзя снять фильм с номинации, если не ты его туда подавал. Критики не собирают заявки на свой конкурс, и решение номинировать и наградить фильм Андрона «Дорогие товарищи!» – это коллегиальное решение экспертов, которые оценивают фильмы, появляющиеся в кинематографическом пространстве. Нравится номинация или награда или нет, приходится с ней жить. Живут же режиссеры и с антипремиями вроде «Золотой малины».

– С каждым годом все больше появляется картин, которые никто никогда не снимал. Которые все сотканы из материалов новых девайсов, покрывающих землю. Еще примерно пять лет назад у нас была картина Highway, «Дорога», которая выходила в прокат и в США и была полностью смонтирована из материала видеорегистратора, который установил водитель на лобовом стекле. Она являла собой очень емкую и философскую притчу о бесконечности и бессмысленности русского пути. Это бесконечное движение по России, где твою дорогу пересекают какие-то танки, метеориты, пожары, сумасшедшие… Этот морок бытия был смонтирован в один путь конкретной машины. Очень яркая картина.

Немало фильмов складывается из видео, которые обычные люди выкладывают в интернет. Это тот же фильм «Котлован», это фильм «Дуракам здесь не место» Олега Мавроматти, смонтированный из видеоблога инвалида Сергея Астахова. Вообще, пространство, покрытое камерами, конечно, мне кажется, рано или поздно превратит работу режиссера-документалиста в труд режиссера монтажа. Мы будем как из киноархива прошлого вынимать имиджи из настоящего и их пропускать сквозь авторскую личностную концепцию и создавать фильмы, не выходя из дома.

– Такие режиссеры вполне могут остаться в своей оси координат, и это значит, что рядом появится другая ось координат. Мы живем или, во всяком случае, должны жить в мире, где много осей координат. Мир прекрасен тем, что в нем есть и Микеланджело, и Малевич. И я не хочу рассуждать о том, что лучше – классическая живопись или «Черный квадрат».

– Не стану. Конечно, диктатура зума сегодня присутствует, но зум как уничтожает реальность, так и рождает реальность. У меня сейчас на рабочем столе, например, находится проект, возможно, это будет сериал или 8–9-часовой фильм, который во многом базируется на зум-материалах. Я вижу в зуме и возможности, не только потери. И в ситуации закрытых границ я предпочту пообщаться с близким человеком в зуме, чем не общаться с ним вовсе.

– Отчасти мы делаем «Артдокфест» для того, чтобы дать документалистам эту мотивацию, чтобы дать им точку пересечения со зрителем. Чтобы у них была вера в важность того, что они делают, потому что сейчас настоящий документалист, который сопряжен в своем творчестве с реальностью, он государством, во всяком случае российским, абсолютно выведен за скобки какой-либо реальности. Фильмы, которые снимают независимые авторы, не показывают на подконтрольных государству федеральных телеканалах, их не берет кинопрокат, поскольку прокат подчинен коммерции, а наше кино не вполне экономически способно конкурировать с агрессивно коммерческим кинематографом; фестивали российские, в силу нахождения на игле госфинансирования, недостаточно самостоятельны; киноклубы не могут показывать это кино, так как им разрешено показывать только картины с прокатными удостоверениями, – и, по сути, ничего больше нет. Есть, конечно, интернет, пока еще доступен YouTube, который, скорее всего, скоро запретят, но аудитория этого канала и способ просмотра там диктуют принципиально иные формы языка. Это другой язык, который, возможно, и породит в будущем какой-то новый кинематограф, но сейчас находится в противоречии с тем киноязыком, которым мы все владеем. Это как перейти с русского языка на китайский.

– «Артдокфест» – это первый и единственный фестиваль в России, который имеет собственную онлайн-платформу с огромным количеством фильмов, доступных как платно, так и бесплатно. Есть картотека, система поиска, мы с онлайном очень плотно работаем. Мы стоим на позиции, что фестиваль в момент рождения фильма должен происходить только офлайн, в реальном мире, и будем эту позицию отстаивать. И мы планируем фестиваль сохранить, как офлайновое событие. И если мы окажемся перед фактом невозможности продолжения деятельности в Российской Федерации, конечно, у нас есть всегда запасной аэродром: это город Рига, где у нас учрежден фестиваль «Артдокфест Рига» и где мы можем, если вдруг в России нам полностью перекроют кислород, делать фестиваль, привозя в Латвию и зрителей, и авторов и делая большую программу с учетом нынешних обстоятельств. Мы будем увеличивать свое онлайн-присутствие и уж точно не станем молча наблюдать за тем, как совершаются и бандитские, и псевдогосударственные (как это было в Петербурге) нападения на «Артдокфест». Будем оспаривать запрет фестиваля, предпримем все необходимые юридические действия, будем требовать компенсации. Да, это потребует времени, денег и всего того, на что нет никаких сил, но мы будем их искать, потому что мы не сдадимся.

– Да, я пытался это сделать, Кого-то удается переубедить, кого-то нет. Но я хочу подчеркнуть, что, в принципе, на фестивале в Риге мы показываем только конкурсную программу, а на фестивале в России – еще и обширную внеконкурсную. И это очень серьезное отличие. Если в Риге, условно говоря, мы показываем 25 фильмов, то в России – 125 фильмов. И эти 100 фильмов очень важны для российского зрителя. Поэтому, если вдруг возникнет ситуация, что фестиваль в России больше будет проводить невозможно, если будет, скажем так, прямой запретительный указ, то тогда мы будем думать над тем, в какой форме это делать в Риге. В принципе, латвийскому зрителю не так важны эти 100 фильмов, там нет такого запроса на это кино. Так что нам надо будет решить вопрос о том, чтобы люди, для которых важно это кино, смогли его увидеть. Будем думать о том, как создавать в Латвии это пространство, летний лагерь для сотен людей по принципу Вудстока например. Но все эти идеи находятся еще только в процессе осмысления, и все зависит от действий российских властей. Но понятно, что в любом случае белый флаг мы поднимать не будем.