Аркадий Дворкович: «Венчурный рынок пока не будет большим»

Председатель фонда «Сколково» Аркадий Дворкович в интервью «Ведомостям» рассказал, как развивается крупнейший инновационный парк Восточной Европы, чего уже удалось добиться и как повлияет на «Сколково» реформа институтов развития

– У нас действительно в какой-то момент разрослось число институтов развития. Появляется приоритет – создают институт, новый приоритет – новый институт. Настал момент упорядочить всю структуру. Когда я курировал инновационные институты развития во время работы в правительстве (в 2012–2018 гг. – «Ведомости»), физически не удавалось уделять этому много времени. Я и [вице-премьеру] Дмитрию Чернышенко говорил, и [вице-премьеру] Дмитрию Григоренко: не пытайтесь везде входить в советы директоров – вам не будет хватать времени, чтобы погружаться и все успевать. Поэтому в мае прошлого года мы предложили создать координационный центр или группу, которая бы все треки институтов развития сводила в постоянном режиме, а не от случая к случаю. Несколько месяцев обсуждения привели к пониманию, что стоит сделать это под эгидой ВЭБа – что-то юридически завести под Банк развития, а что-то сделать под его зонтиком. Сейчас EY проводит комплексный аудит, и в соответствии с дорожной картой до середины года должны быть новые стратегии.

– Во-первых, ВЭБ – структура, где правительство имеет полный контроль, полсостава кабмина входит в совет директоров банка. Поэтому правительству так правильно контролировать систему инновационного развития. Во-вторых, ВЭБ – это масштабные финансовые ресурсы. За последние годы за счет грамотного управления и при помощи правительства банку удалось расчистить баланс от проблемных активов. Наконец, ВЭБ способен представить результаты работы институтов развития лучшим образом для рынка, общества и правительства.

– В «Сколково» ВЭБ был учредителем с момента основания, с 2010 г. Непосредственно в управление фонда учредители не вмешиваются. Тем не менее мы договорились с правительством, что будет более тесное сотрудничество. [Председатель ВЭБ.РФ] Игорь Шувалов стал председателем совета директоров «Сколково», коллеги из ВЭБа входят в комитеты при совете директоров – по аудиту, по кадрам и вознаграждениям. Но это не влечет за собой юридическую зависимость фонда от ВЭБа. При этом, безусловно, у нас появится совместная повестка с ВЭБом (в различных областях). Это создаст дополнительные возможности для «Сколково».

– Запредельность – это миф. Мы мониторим уровень окладов, наши значения не выше средних значений рынка. Более того, у всех сотрудников доход уже привязан к KPI и напрямую зависит от выполнения или невыполнения общего плана. В течение последних пяти лет фонд «Сколково» выполняет все задачи, предусмотренные госпрограммой «Экономическое развитие и инновационная экономика». При этом «Сколково» стало своего рода кузницей кадров для многих венчурных фондов и крупных корпораций, которые сейчас озаботились созданием подразделений, отвечающих за инновационные подходы. Мы скорее озабочены тем, что наших специалистов переманивают более высокими зарплатами.

– Давайте смотреть на статьи расходов: 56 млрд руб. инвестированы в строительство зданий «Сколтеха», технопарка, гимназии, инженерной и транспортной инфраструктуры; еще 10 млрд руб. – на ее эксплуатацию, а также управление строительством и городскими функциями; 43 млрд руб. – это затраты на «Сколтех»; оставшаяся сумма направлена на развитие инноваций, причем в 2020 г. объем поддержки снизился с 6 млрд до 4 млрд руб. в сравнении с предыдущим годом.

Но «Сколково» все больше доверяют операторские функции по реализации госпрограмм, прямо не связанных с нашими резидентами. В прошлом году мы помогали внедрять сквозные технологии, когда компании приходили со стартапами и разработками, просили разделить риск. Мы поддерживали их при подготовке проекта, «сборке» цифровых решений для внедрения, подаче заявки, проводили экспертизу. В этом году, надеюсь, мы станем операторами по двум программам: по развитию искусственного интеллекта и по микроэлектронике. Нам все больше доверяют такие функции, полагаясь на наш опыт. Если будут запущены эти две программы, то это дополнительно еще 2 млрд руб.

– Операционный бюджет фонда «Сколково» и его дочерних обществ – около 8 млрд руб. Из них субсидией покрывается примерно 40%. Почти половину всего операционного бюджета – 3,7 млрд руб. – мы зарабатываем сами. Отдельным направлением финансирования за счет субсидии Минфина является «Сколтех» – 7 млрд руб. в 2021 г. Размер грантовой программы в 2021 г. составляет 900 млн руб. Всего доходы составят 17,7 млрд руб., а расходы – 19 млрд руб.

– Количество стартапов в 2020 г. увеличилось до 2758 (в 2019 г. было 2248. – «Ведомости»). В период с 2016 по 2019 г. совокупная выручка резидентов выросла с 49 млрд до 111 млрд руб. – в среднем на 35–40% в год. По итогам 2020 г., по предварительной оценке, планируем выйти на показатель более 140 млрд руб. Если говорить о положительном эффекте для бюджета страны, то только уплаченный участниками проекта НДФЛ превысил в прошлом году 8 млрд руб. Общее число рабочих мест, по предварительным данным за 2020 г., – более 41 000. 15% международных патентных заявок, подаваемых от всех российских компаний, приходится на резидентов «Сколково», что говорит о высоком экспортном потенциале.

– В 2018 г. экспортная выручка была 7 млрд руб., в 2019 г. выросла до 12 млрд руб. Это примерно 350–370 компаний. Но надо учитывать, что компании – резиденты «Сколково» не всегда сами экспортируют, зачастую это делается через головные или аффилированные структуры. Но эта отчетность к нам не попадает.

– У них другого шанса нет, кроме экспорта, это маленькая страна. К тому же такое сравнение в принципе некорректно. Согласно федеральному закону о «Сколково» мы поддерживаем только те компании, которые занимаются исследованиями и разработками. Если мы говорим об исследовательских центрах крупных корпораций, то технологии создаются в «Сколково», а масштабирование осуществляется уже в аффилированной или головной компании. В результате основной поток экспорта идет от них, а не от участников «Сколково». А в ПВТ работают головные компании различного профиля, они экспортируют напрямую.

«Люди опасаются – даже после 10 лет работы в «Сколково»

– Ключевым этапом является экспертиза проекта. Ее осуществляют российские и иностранные эксперты, выбираемые по формализованной методике. Успешны 20–25% заявок. Примерно 200–250 компаний выбывает каждый год по той причине, что не получилось проект реализовать. На смену им приходят 700 новых.

– Да, верно. Фонд оказывает услуги инновационным компаниям по закону, действующему на всей территории России. Экстерриториальность у нас была до 2015 г. Потом она прерывалась: говорили, что все построено, пусть все заезжают сюда. Мы убеждали-убеждали – и в 2019 г. экстерриториальность восстановили. Сейчас почти половина наших участников базируется не в инновационном центре. У нас 16 региональных операторов, которые поддерживают стартапы в регионах. Мы работаем на острове Русский, в Новосибирске, Томске, Самаре («Жигулевская долина»), в IT-парке в Казани и др. Эта работа даже важнее, чем то, что происходит на территории «Сколково», потому что практика поддержки стартапов распространяется на всю страну.

– Наоборот, спрос очень высокий, компании в очереди стоят. Возьмем здание технопарка, самого большого в Восточной Европе. Здесь находится почти 450 компаний, заполненность – 99%. Все исследовательские центры партнеров, которые уже построены, активно заполняются, сейчас уже на уровне в среднем 80%.

– При наличии частных инвестиций компании могут оплачивать аренду и не имея выручки. Таких у нас около сотни. Отмечу, что в 2020 г., в период пандемии, мы помогали нашим резидентам и компенсировали до половины стоимости арендной платы за счет субсидии города Москвы.

– Это связано с инвестиционным циклом и его скоростью. В IT-секторе он гораздо короче: стартапы уже успели развернуться и начать активные продажи, тогда как, например, в биомеде, промтехе, энерготехе отдельные компании только начали продавать. Но вот в прошлом году скачкообразный рост был у компаний в сфере онлайн-образования. Там сразу плюс несколько миллиардов рублей.

– Здесь ведутся только исследования и разработки, производство не ведется. Только опытное. Но есть серьезные станки, 3D-принтеры, есть медлаборатории высокого уровня – все это есть.

– Это скорее характеризует процесс привлечения инвестиций нашими стартапами от иностранных инвесторов с российскими корнями. Причем большинство из этих компаний – те, кто стал резидентом «Сколково» в самом начале, в 2011–2013 гг. Сейчас тренд другой: все меньше компаний имеют учредителей в офшорах. В отношении компаний, где акционерами являются реальные офшорные структуры, были введены ограничения, касающиеся грантовой поддержки. Счетная палата нам помогла их найти. В этом году будут введены ограничения [для таких компаний] по присвоению статуса резидента.

– Крупные компании имеют экспортные рынки, и для удобства поставок им важно иметь зарубежные представительства. Бывает, мы сводим с партнером за рубежом – и вдруг выясняется, что они продать ничего не могут. Тогда они начинают думать, причем не только о Кипре. Кто-то в Прибалтике делает, кто-то в той же Сербии, потому что она посреди Европы, в Голландии достаточно модно открывать филиалы, для азиатских рынков – Сингапур.

– Так по России в целом, мы здесь не являемся особенными. И причины не только и не столько в специфике налогообложения, сколько в особенностях регулирования. Английское корпоративное право и для стартапов, привлекающих инвестиции, и для инвесторов предпочтительнее.

– На венчурном рынке у нас в целом очень высокие риски. С одной стороны, мы видим, что президент дает правильные сигналы, в какую сторону идти, как снизить риски инвестирования. Но с другой – система настроена на другое, и она очень медленно перестраивается к позитивному отношению по вопросу принятия на себя рисков. Поэтому да, люди опасаются, даже после 10 лет работы в «Сколково». Несмотря на это, даже в кризисный 2020 год частные инвестиции в стартапы «Сколково» продолжили рост и превысят 15 млрд руб.

– Большое количество кранов на стройплощадке «Сбера» свидетельствует, например, что вот их стройка идет активно. Уже построен центр обработки данных, строится вторая очередь. «Сбер» также будет строить жилье, чтобы комфортно разместить своих сотрудников. Крупнейшим партнером становится «Яндекс»: компания взяла 20 га под развитие, на территории «Сколково» будет кампус «Яндекса». Масштабно вложился экс-председатель совета директоров «Сколково» Виктор Вексельберг – здесь находится швейцарская «дочка» «Реновы» компания Oerlikon, построен R&D-центр «Ренова-лаб». Михаил Гуцериев вложил несколько десятков миллиардов в транспортный хаб и железнодорожную станцию – без этой инфраструктурной части люди сюда не хотели ехать. Как девелопер он построил деловой квартал «Сафмар». В основном это офисы под сдачу в аренду, хотя и лаборатории тоже будут. Сейчас заполняются эти здания.

– Именно исследовательский центр должен быть, не просто офис. Партнеры строят за свой счет и в отличие от резидентов не пользуются налоговыми и таможенными льготами как таковыми, но получают выгоду от инфраструктуры.

– Во-первых, иногда внутри у них есть исследовательские подразделения, которые они как «дочку» оформляют, и она может стать резидентом. И тогда только эта «дочка», это исследовательское подразделение, получит льготы. Во-вторых, они считают, что здесь хорошее сочетание необходимых компетенций, и хорошо, что люди общаются ежедневно близко. Им нравится, что есть много стартапов, с которыми можно обсудить новые варианты разработок. Есть «Сколтех» – университет высочайшего уровня, в котором профессора ничем не уступают ни MIT, ни Гарварду. Есть масса экспертов, которые готовы оказать поддержку. Вот эта синергия – самое важное. Причем пять лет назад еще не было так привлекательно.

– Это Москва на основе отдельного федерального закона строит медицинский кластер внутри «Сколково». Эти клиники будут действовать по тем стандартам, которые приняты в других странах. Первая клиника Hadassah уже работает, открыт диагностический центр.

– В инновационном центре «Сколково» гольф-клуба нет. Это частный проект по соседству, к которому фонд «Сколково» отношения не имеет. Есть понятие, относящееся к географии, так называемое Большое Сколково, которое объединяет бизнес-школу, наш инновационный центр и территории, относящиеся к компании Millhouse Романа Абрамовича. Именно этой компании и принадлежит гольф-клуб. В то же время спортивная инфраструктура нужна, поскольку здесь будет постоянно жить порядка 15 000 человек, без спорта не обойтись. Инвесторы построили теннисный центр. Будет футбольное поле. Но мы хотим сделать рядом со спортивным центром и центр спортивных технологий, чтобы это отвечало задачам «Сколково». Важно, что все, о чем мы говорим в этой части, – это не государственные деньги, а средства частных инвесторов.

– У нас практически 90% земельных участков уже распределены за конкретными инвесторами. Люди приходят, спрашивают: можно еще что-то сделать? Но, к сожалению, уже остались только какие-то точечные площадки.

– Мы планируем, что 85% будет построено к 2025 г.

– Конечно, мы смотрели, что вокруг. Но скорее повлиял пример Сингапура. Ли Куан Ю (первый премьер-министр независимого Сингапура, архитектор «сингапурского экономического чуда». – «Ведомости») приезжал к нам, когда «Сколково» создавалось, и мы ездили, смотрели, все это обсуждали очень активно.

– Опасения не оправданны, в «Сколково» все наоборот. У нас больше приехало, чем уехало. То есть баланс положительный и по инвестициям, и по мозгам тоже. Мы за счет университета «Сколтех» смогли привлечь и профессоров, и студентов. Там 20% иностранных студентов. Конкурс самый большой в России, намного превышающий конкурс в любой другой университет. Что касается профессоров, то 20% – иностранцы, остальные или с двойным гражданством, или те, кто долго работал за рубежом. Есть и [иностранные] компании, которые привезли сюда сотрудников. Чтобы таких стартапов было больше, мы начали реализовывать программу Soft Landing. Это стажировка иностранных стартапов в «Сколково», чтобы они лучше узнали рынок, принципы работы, партнеров нашли. Многие из них после этого хотят остаться работать в России. Например, в 2020 г. в этой программе приняли участие 12 сербских стартапов, из которых шесть уже подали заявление о получении статуса резидента.

– На самом деле у нас очень тесное взаимодействие с академиками. Продолжает работать консультативный научный совет (КНС). Общее число его членов – 24 человека, из которых 14 являются академиками РАН. Они регулярно смотрят наши отчеты, планы и дают рекомендации. Кроме того, есть взаимодействие по отдельным проектам с институтами РАН. А сейчас приняли решение сделать внутри КНС секции, чтобы еще более детально анализировать, что происходит. Но они нами не руководят, это правда. Мы именно партнеры. Мы даем свои результаты и планы им на экспертизу, это главный канал взаимодействия.

– На момент создания «Сколково» было мнение внутри РАН, что нужно просто взять ведущие институты РАН и их усилить. И это распространенная точка зрения. Но я считаю, что это просто взаимодополняющие вещи.

– Стало невозможно поднимать дополнительные раунды за рубежом.

– Рынок не бесперспективный. Мы просто должны понимать, что он у нас пока не будет большим. В стране десяток более или менее нормальных венчурных фондов. Для такого государства это практически ни о чем. У нас ликвидность очень маленькая.

– Есть вопросы к мотивации предприятий в принятии инновационных решений. Наши компании и предприятия предпочитают внедрять проверенные технологии и решения – зачастую зарубежные, а не инновационные российские. С этим восприятием нужно плотно работать.

– Да, санкции – это только часть проблемы. Основная проблема – низкий аппетит к инновациям и отсутствие готовности к риску их внедрения со стороны корпораций. Это означает, что венчур не имеет потенциала выхода из инвестиции. Причина – в централизованной структуре экономики, специфике конкурентной борьбы, а также в законодательстве и правоприменении. Очень часто инвестиционная ошибка рассматривается как преступление. Но ведь бывает, что неправильно люди оценили рынок или технология, на которую рассчитывали, прогорела. Это ошибка, это органический риск инновационного процесса.

– Я не знаю иного рецепта, кроме конкуренции. Демонополизация рынка могла бы пойти всем на пользу.

– Вот она-то тех, кто занимается экспортом, и подстегивает к инновациям, безусловно. Институты развития часто критикуют, но надо поставить вопрос: а что было бы без них или хотя бы без некоторых из них? Мы больше всего заинтересованы в постановке государственных задач и их системном решении. Монопольные структуры, где угодно – в промышленности или в науке, – без широкой инновационной и университетской подпитки не дадут устойчивого роста.